Иерархия Неба и Земли. Том V

Отрывки из книги

Кто из ангельских воинств услышал бы крик мой?
Пусть бы услышал. Но если бы он сердца коснулся
Вдруг моего, я бы сгинул в то же мгновенье,
Сокрушенный могучим его бытием.

— Рильке, Дуинские элегии

***

Соприкосновение с тем возвышенным и ужасным существом, которое мы называем человеком — редкий, но незабываемый опыт. Тот, кто считает себя объяснимым, еще не нашел себя. Он думает о чем-то другом — конечно, не о том, кто способен вместить небесные воинства и в ком обитает неописуемое многообразие мира, не только в миниатюре и на уровне микрокосма, но и в своей изначальной полноте. Человек, этот космический Кристофер Шай, — наивная жертва самого великолепного из всех розыгрышей. Те, кого признают сумасшедшими, считающие себя осколками стекла, Иисусом Христом или бутербродом с маслом, по крайней мере, не лишены смекалки (которой, к сожалению, весьма недостает их надзирателям), а потому видят, что человек — вовсе не тот, кем кажется.. (Лягушка, которой удаляют полушария головного мозга, ведет себя почти так, как раньше, ей разве что не хватает спонтанности. С помощью стимулов мы вызываем правильные реакции, но действия, не вызванные этими стимулами, отсутствуют (Отчасти похожий эффект наблюдается после лоботомии на фронтальных зонах мозга у людей). Так же и при поверхностном наблюдении кажется, что человек, который частично оборвал связь с высшими надчеловеческими «центрами» (и сегодня такое повреждение — правило, а не исключение), ведет себя вполне как человек. На самом же деле он, подобно этой лягушке, действует по принуждению, а не свободно. Обеспечьте ему соответствующие стимулы (насилие, сексуальный объект, еда и т. д.), и результат будет довольно предсказуемым. Но если восстановить связь с высшими центрами, вероятно, отклик будет самым странным: насилие теперь может спровоцировать ненасильственные реакции и т. д. Одним словом, многоуровневый человек в целом — личность: а его нижняя половина — робот.) Но мы видим Звезду, обезумевшую настолько, что считает себя крохотным механизмом по переработке пищи, поставленным вертикально; Галактику, вмещающую сотни тысяч миллионов солнц и живущую в иллюзии, будто она — просто двуногое без перьев; а вот протоны и электроны, страдающие манией величия: они убеждены, что они люди, а молекулы изображают из себя профессора химии. Вернее говоря, здесь все эти нарушения сосредоточены в одном случае. Человек во многих смыслах не в своем уме. Его здравый смысл — это здравая чепуха.

Теория человека, которая возникла в ходе этого исследования, радикально отличается от наших привычных представлений; и только если мы будем сживаться с ней, применять ее на практике, постоянно сталкивать ее со здравым смыслом, она перестанет быть просто теорией и станет реальностью. Но так ли важен, в конце концов, путь самопознания? — спрашивает здравый смысл. Похоже, для горстки людей это некий инстинкт, естественная потребность, как упражнять свое тело; других же личные неудачи, внешние и внутренние страдания приводят к мыслям о природе человека. Но почти все люди, которые по той или иной причине приходят к самоисследованию, довольствуются тем, что открывают и развивают один-единственный аспект — недочеловеческий или надчеловеческий. Такой дисбаланс — основная причина наших затруднений. В нас есть односторонность, асимметричность, мы страдаем и от навязчивых идей, и от вытеснения. Нужно вновь соединить наши верхнюю и нижнюю половины. Мы должны, осознав, кто мы есть, стать собой. Тогда, однажды уловив загадочность, ничтожность и безграничность человека, мы больше не будем испуганно бросаться в крайности самоотчуждения. Конечно, самопознание должно происходить волнообразно, но, исчезая, оно оставляет после себя некий знак, и когда оно возникает вновь, познавать становится немного легче, чем в прошлый раз. И если «ужасный контраст» (как его назвал Нетлшип между моментом видения и не-видения при этом становится еще ужаснее, это свидетельствует о движении в глубину: так раскрывается вертикальное измерение личности. Слои нашей природы преподносят нам много сюрпризов, когда через них проходят новые потоки опыта.

Итак, в последней части этой книги мои цели носят в основном практический характер. Если человек таков, на что он способен и что он должен делать? К слову, не нужно изобретать новых пунктов, чтобы проверить свое понимание принципов человеческой природы. Нас и так осаждает множество неотложных проблем. Если философия в принципе имеет шанс и считает своим долгом прямо говорить о положении человека, протянуть ему руку помощи и недвусмысленно объяснить, как ему быть, то пришло время это сделать. Здесь у философии возникает возможность заменить библиотечную пыль уличной грязью (или, по крайней мере, перемешать их), заговорить на языке обывателей, стать простой, но не мелочной. Разве это слишком самонадеянно — ожидать, что мышление, после многовековых исследований и споров, в этот кризисный период человеческой истории решится определить человеческую природу, по-своему столь же однозначно, как это делает религия и наука?

Я убежден, что сейчас возможен новый великий синтез, который примирит современную науку с традиционным учением о Вселенной, нашу голову с сердцем, грубейшие народные верования с самыми утонченными философскими размышлениями. ( Генри Драммонд настаивал не на том (как Парацельс и его школа), что физический мир полон «ключей» к духовному, а что существует единый, насквозь духовный мир, и единый закон, объединяющий его уровни. «Положение, — говорит он, — не таково, что духовные законы аналогичны законам природы, это одни и те же законы. Здесь имеет место не аналогия, а тождество». Епископ Батлер тоже, хотя он приводит меньше доказательств, чем Драммонд, сознавал, что «природное и нравственное устройство и правление мира так тесно связаны, что вместе составляют единую схему».) Если говорить конкретнее, в новой ангелологии — назовем эту сферу так — уже намечаются очертания этого нового синтеза. Здесь сходятся четыре разных линии мысли, четыре подхода:

(i) Подход традиции. Люди по всему свету с древнейших времен верили в существ надчеловеческого и дочеловеческого уровня, к природе которых человек в какой-то степени может приобщаться.

(ii) Подход современной интуиции. Существует «подпольное» и нерациональное убеждение в реальности таких существ — оно проявляется, например, в популярных культах и современной поэзии.

(iii) Теоретический подход. Имеются важные основания, как научного, так и философского характера, для веры в таких существ.

(iv) Практический подход. Можно показать, что сохранение такой веры влечет за собой некоторые практические преимущества, а ее отсутствие невыгодно. (В работе «Три мотива и основания веры» Фехнер приводит три рода доводов в пользу панпсихического понимания Вселенной: (1) Исторические: мы верим в то, о чем нам рассказывают и во что верили до нас. (2) Практические: мы верим в то, что для нас полезно. (3) Теоретические: мы верим в то, что имеет основания в опыте и во что разумно верить. Все три «мотива» сходятся у Фехнера в «дневной вселенной», но ни один из них не является полным или самодостаточным. Вместе они составляют «доказательство», которое нам нужно. Я поступаю в том же духе, но в целях удобства делю первый «мотив» Фехнера на аспект прошлого и настоящего.)